- Оргкомитет Конкурса
Четвертый тур Конкурса "Поэзия Донбасса", 30.11.2022
Критик
Витаков Алексей Иольевич (Москва). – Поэт, прозаик, бард. Окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького в 2001. Член Союза писателей России с 1998. Руководитель Всероссийского поэтического форума студентов непрофильных вузов «Осиянное слово» им. Н. Гумилёва
АВТОРЫ И СТИХИ ЧЕТВЕРТОГО ТУРА
Гуляев Александр Александрович
Резидент Ассоциации Союзов Писателей и Издателей.
Тесно взаимодействует с Союзом Писателей ДНР в направлении патриотической поэзии, принимает участие в организованных СП ДНР мероприятиях, стихи опубликованы в газетах Донецкой Народной Республики. Является финалистом и призёром конкурсов «Защитники» и «Победители», проведённых СП ДНР; победителем конкурса «Донбасс – это Россия».
В настоящее время участник двух фестивалей в ЛНР - Фронтового искусства «Zа отечество» (ЛНР) и фестиваля «Муза Новороссии» (ЛНР).
Клипы с авторским исполнением песен, посвящённых спецоперации опубликованы на официальных ресурсах ДНР.
Член группы «Орда_Тула», занимающейся сбором средств и отправкой гуманитарной помощи в зону СВО. г. Тула.
Автор представлен членом Художественного совета Анной Фуниковой
Викинги (песня).
Вминаем пепел необъявленной войны,
Срываем маски со вчерашних бывших наших.
Политы кровью перепаханные пашни,
Легли под землю и деды, и пацаны.
Там по дороге нас пункт Ч молчит и ждёт,
Наружу выставив АК и миномёты,
А мы упрямо всё равно идём вперёд,
Чтоб там свести свои несведенные счёты.
Летит под берцы в камень сплавленная грязь –
Они лупили, здесь снарядов не жалея.
Но мы шаги чеканим, Богу помолясь,
Сжимая зубы, становяся злее.
Бухгалтер сбился б при подсчёте наших ран,
А нам довольно просто их промыть из фляги.
Мы входим в город, как лиса идёт в капкан,
Но где вы видели лису с такой снарягой?
Их там готовил целый НАТОвский полкан,
Я говор слышу итальянский и алжирский.
Но мы уже прошли Алеппо и Афган.
Собьём с них спесь и срежем малость жира.
А об исходе остаётся лишь гадать,
И палец мелко на крючке дрожит, зараза.
Секунды тикают. Мрачнеет вдруг комбат
И говорит нам «Не стреляйте без приказа».
Из пор сочится ядовитый липкий пот.
Они затихли там, в свои забившись норы.
А нам лишь знак, и мы бы двинули вперёд,
Но кто-то снова сел за стол переговоров.
Эфир молчит, мы вместе с ним молчим, пока
Глотаем пот со вкусом горькой здешней пыли.
Ну, а потом заговорит двойной Бк
И за спиной у нас расправленные крылья.
Белое платье
Небо зияет раной.
Степи, бескрайние степи,
Белые шапки катрана.
В городе празднуют дети
Выпуск девятого класса.
Что же, ребятки, гуляйте!
Синее небо Донбасса.
Белое-белое платье
Мама купила Жанне,
Цукатов для младших братьев.
Небо зияет раной
Над девочкой в белом платье.
Не помогло распятье -
Падает смерть неотвратно.
Белое-белое платье.
Алые-алые пятна.
Монолог солдатского гроба (песня)
Надо мной переборки стальной стрекозы,
Подо мною белеют высоты.
Отчего же того, кто во чреве моём,
Все вокруг называют «двухсотый»?
Почему эта цифра, понять не могу,
Для меня он пока ещё первый,
Почему он не хочет глаза открывать?
Это действует мне на нервы.
Почему не шевелится тот, кто внутри,
Почему он молчит и не дышит?
Эй, двухсотый, ответь! Но не слышит меня
Или делает вид, что не слышит.
Почему он внутри, почему не сидит
С теми, в форме, которые рядом?
Может быть, он стесняется выйти таким,
Изуродованным снарядом?
Кто-то спирта случайно на крышку пролил,
Отозвался свинец резкой нотой…
ЭЙ! Налейте тому, кто во чреве моём,
Кого все называют двухсотым…
Позывной «Док» (песня)
Топча тропу, глотаем пыль,
Ложится под ноги ковыль,
Земля и известняк окрестных скал.
Мой позывной был просто «Док»,
И делал я всё то, что мог,
Накладывал бинты и зашивал.
Разрежет трассер небеса,
И гладит смерть по волосам
Идущих рядом, выбравших погон.
Мой позывной был просто «Док»,
Я в чём-то был почти что Бог,
Единственный на весь укрепрайон.
В руках «амбу», на шее крест,
А за спиною АКС –
Причудливый набор военных лет.
Я говорю «держись, браток»,
А он сипит «спасибо, док,
Жить буду?». Я кивну ему в ответ.
Дана присяга. Есть приказ.
ЦАР, Приднестровье и Донбасс.
Судан, Венесуэла и Багдад.
Мой позывной был просто «Док».
Жаль, что не всех я уберёг,
Кто знал меня по имени тогда.
Листопад
Город, чёрный от горя,
Молча взывает: «Стоп!»
Жителей меньше вдвое,
Чем было здесь до АТО.
Провалы окон в квартирах,
На них - паутины нить.
Очень хотелось мира.
Очень хотелось жить.
Вызрели колоски.
Мы ждали подвоза хлеба,
А осень роняла с неба
Чёртовы «лепестки».
Песенка про Сашку Ковалёва
Кто-то бросился стремглав первым рейсом,
Так, что цены вверх задрал «Аэрофлот».
А друг мой Сашка Ковалёв не сбежал, не сдрейфил.
А друг мой Сашка Ковалёв ушёл на фронт.
Нас приятелей-друзей было трое,
Да только вот слинял один в Казахстан.
А друг мой Сашка Ковалёв нынче ходит строем,
Вспоминая срочную в погранвойсках.
Сашка с рейса отдохнёт, едет в город,
Угощает – всё раздаст до рубля.
Сашка Ковалёв летит нынче нюхать порох.
На таких Сашках стоит Русь-земля.
Валентеева Ольга Александровна
Место жительства: г. Стаханов, Луганская Народная Республика
Возраст: 33 года
Литературный путь: дипломант и лауреат поэтического конкурса-фестиваля «Берега дружбы» (г. Таганрог), победитель конкурса «Молодые голоса Луганщины» в номинации «Фэнтези» и лауреат в номинации «Поэзия»
Рекомендована членом ХС Бочаровым Борисом Васильевичем
Стаханову
Мой город, мой герой, моя душа!
Мы выстоим, не может быть иначе.
Мы в будущее делаем лишь шаг –
Но ты не плачь! Ведь сильные не плачут…
Мой город, мой Стаханов, жизнь моя!
В тебе – моя любовь и вдохновенье.
Ведь без тебя и я – уже не я,
А от себя самой одно виденье.
Мой город, мой извечный проводник,
Который подарил для Музы крылья.
Глаза закрою – сразу ты возник.
И что мечтою было – станет былью!
Мой город… Пусть по улицам война
Опять грохочет громом канонады,
Пусть я опять всю ночь сижу без сна,
Ты — мой родной! Другого мне не надо!
Я знаю, что мы выстоим с тобой,
Что мир вернется, ты расправишь плечи.
Мой город, мой единственный герой,
Которого не сломит даже вечность!
Птицы Донбасса
В войну мне жалко белых птиц –
Летит снаряд, и стонет воздух.
И мечутся – то вверх, то вниз,
Скрываться птицам слишком поздно.
Они пытаются сбежать
И от судьбы, и от осколков,
Да только вражеская рать
Стреляет – никакого толку
Метаться в небе. Все равно
Снаряд настигнет – птицы знают,
Но выживают, и на дно
Всего на миг они ныряют,
Чтоб улететь на юг, спастись,
И по весне домой вернуться –
Вновь слышится снарядов свист,
А птицы вьются, стонут, бьются.
Кричат, зовут своих друзей,
Предупреждают – пламя близко.
Кого им проклинать? Людей?
Нет, птицам чужды эти мысли.
Они летят, чтоб жить и петь
В краю, где свиста нет снарядов –
Ну а за ними мчится смерть:
Кому-то смех. Кому-то надо.
Опять стреляют… Кто-то вниз
Сорвется, кто-то возвратится,
А кто-то будет строить жизнь…
В войну и люди – те же птицы…
Осенний день войны
Этот день сентябрьский слишком свеж,
Слишком ясен для осенних дней.
Осень в ярком пламени одежд
Красит мир все больше и светлей.
А в соседнем городе – война,
А у нас на площади – лишь плач.
Мечется в агонии страна.
Для детей своих она палач.
Земляков хоронят – в двадцать лет.
Города хоронят – в краткий миг.
Осень, почему слезинок нет
У дождей для каждого из них?
В небесах грохочет – нет, не гром,
А по Первомайску снова «град».
Я б с тобой заплакала дождем,
И нашла того, кто виноват.
Но в осенних красках тонет день,
И дожди не льют на город мой.
Солнце даст надежду даже тем,
Чья душа растоптана войной.
Спишемся
За окном гремит война –
Выстрелом
Прорезает небеса.
Жизнями
Кто-то платит за рассвет –
Господи!
Если ли выход? Или нет?
В воздухе
Гарь и копоть – что ж еще…
Мается,
Жмется искорка души,
Кается…
Напиши мне пару строк!
Кажется
Тишина звенит в висок.
Вражеский
Приближается к нам вой.
Хочется
Убежать, закрыть стеной
Творчество,
Все на свете провода –
Пусть молчат!
Не хочу я слышать звук
Выстрела.
Но пугает даже тишь –
Слышишь ли?
Если ночь переживем –
Спишемся.
Первый обстрел Стаханова
Остановись, проклятое мгновенье!
Верни назад ты мне вчерашний день.
Враги опять пошли на преступление,
Обрушив залп снарядов на людей.
Мой город жил, прислушиваясь к взрывам,
Мой город свято верил – пронесет!
Беда пройдет, как прежде, снова мимо,
Господь услышит и опять спасет.
Высь содрогнулась, и земля завыла,
В себя приняв осколки – не смогла
Всех защитить от вражеского взрыва,
Не всех детей своих уберегла.
Никто не верит. И несутся трели:
Что это? Что же? Может, только сон?
Дурные шутки чьи-то? В самом деле…
И город охватили плач и стон.
Проклятие на голову убийцы
Призвали матери, и разверзался ад…
В безумном крике застывают лица
Всех тех, кого нельзя вернуть назад.
Военное
Когда небеса разрезаются взрывами,
А с неба осколками сыплется ГРАД,
Так сложно поверить, что были счастливыми
Мы день или месяц какой-то назад.
И сложно поверить, что все перемелется,
Что прошлым однажды вдруг станет война.
Но глупое сердце на что-то надеется –
На то, что однажды наступит весна,
Придет и сотрет все ранения прошлые
На теле усталой холодной земли.
И веру вернет, что мгновенья хорошие
Еще не навечно куда-то ушли.
А взрывы грохочут, и каркают вороны
Над чьей-то судьбою, разбитой в песок.
Что с нами случилось – мы даже не поняли,
А миг тот победный, как прежде, далек.
Но мы снова молимся небу великому
И просим беду стороной отвести.
Пусть если не нас – то кого-то помилуют,
Кого-то молитвой сумеем спасти.
Василий Николаевич Толстоус родился в 1954 году в г. Свердловске Ворошиловградской (ныне ЛНР, Россия) области СССР. Окончил Донецкий политехнический институт.
Член Союза Писателей России.
В феврале 2022 года Союзом писателей России удостоен звания «Лауреат литературно-общественной премии имени великого русского писателя Александра Ивановича Куприна».
Межрегиональным Союзом писателей (г. Луганск, ЛНР) удостоен звания лауреата ряда международных литературных премий: «имени Михаила Матусовского» (2007 г.), «имени Владимира Даля» (2010 г.), «имени Олега Бишарева» (2014 г.), и «имени "Молодой гвардии"» (2019 г.).
Управлением культуры Донецкой областной государственной администрации удостоен звания: «Лауреат Государственной литературной премии имени Виктора Васильевича Шутова» (2009 г.).
Стихи и проза напечатаны в литературных газетах, журналах, альманахах и сборниках России, ДНР, ЛНР, Украины, Германии, Канады и Великобритании.
Рекомендован членом ХС Хаплановой Елизаветой Николаевной
1. КИПАРИС Недвижны лица, словно маски: ни дрожи губ, ни голосов. Жара струится. Длится вязкий, не прекращающийся сон. Сквозь вату глухо: «Стройся! Живо!» – и встали, будто на парад. На вид обычны, не двужильны, войной оплавлены в отряд. Уходят молча, без оглядки, вдыхая пот и пыль дорог. В одном – налаженном – порядке размахи рук, мельканье ног: «Так-так! так-так!» Сверкнёт сапог и качнётся строгое лицо. Ни тени страха, ни тревоги. Шагают сотни близнецов туда, в распадок за холмами, где днём и ночью – дым и гарь. Сверкает небо, временами огнём подсвечивая хмарь. В закатном свете виден ясно цветущий яблоневый сад. От взрывов отсвет ярко-красный среди летящих в небо хат. …Когда дверей и крыш мельканья порыв удара бросит ввысь, заметишь: тот, над хатой крайней взрыв так похож на кипарис.
2. *** Когда сойдёт последний свет заката, и тень укроет ближний террикон, тогда сверкнёт подствольная граната, и разорвётся здесь, недалеко. Начнут стрелять из рощи пулемёты, но красоту трассирующих пуль вы, может быть, не сразу и поймёте, живя в домах, искрошенных в щепу. В подвале тоже, в общем-то, неплохо: коптит свечи огарок на столе, и мать в углу укачивает кроху, чей мир – пространство маминых колен. А так – вполне приличная реальность: садись, накормят кашей и борщом. Помочь, конечно, можете. Морально. Мол, как вы там. И есть ли вы ещё.
3. *** С зарёй остатки сонной лени я смахну, скажу себе: «Пора!» Укажет взводный направление для выдвижения с утра. В тиши, нехожеными тропами в разведку выступит отряд, чтоб на полях, пять лет не вскопанных, растаять в травах сентября. Нас, провожаемых сороками, наверно, выследят враги: большие птицы вьются около, сужая с криками круги. И вспыхнет бой короткий, бешеный. Вернёмся, если повезёт, живыми, но уже не прежними – родной одиннадцатый взвод. Дивизион получит данные о диспозиции врага, сплошным огнём накроет здания артиллерийский ураган. ...А мы помянем над могилами навек покинувших войну, и вспомним тех, что раньше сгинули за дом свой, веру и страну.
4. ***
Он с работы приходит в семь вечера,
свет включает, снимает пальто,
говорит: «Я всё то, что намечено,
сделал в точности, до запятой.
Я удачлив, мне жизнь подчиняется,
мать жива, есть родные, друзья.
Есть любовница Саша, красавица,
без любовниц на свете нельзя».
Он садится за стол в одиночестве,
ест яичницу, хлеб и паштет.
У него есть и имя, и отчество,
но чего-то, как водится, нет.
Он и сам не поймёт, что упущено,
потому перед сном, как всегда,
вспоминает дела для грядущего
и дела, что не стоят труда.
Достаёт из пальто пачку Marlboro,
дым пускает в окно и молчит.
Небо цвета глубокого траура
синих звёзд разбавляют лучи.
Где-то поезд пройдёт, постучится в ночь,
погудит, на просторе замрёт.
Вдруг шепнёт кто-то: «Жизнь не засчитана».
А он думал, что наоборот.
5. ***
О том, что есть любовь на свете,
о тёплой ночи, долгих днях,
и как навек остаться в лете, –
сложите сказку для меня.
Я буду слушать и внимать вам,
щекой покатится слеза.
Не хмурьтесь, вы не виноваты,
что время двинется назад:
я просто кое в чём волшебник
и мне подвластны времена,
немножко добрый и душевный,
когда в ночи стоит луна.
Тогда вокруг сгустятся тени,
людьми проступят во плоти,
и даже солнце, сбросив темень,
взойдёт, чтоб сказку осветить.
Знакомый дом, и сад, соседи,
стройны и молоды они…
Текут неспешные беседы
часами, складываясь в дни.
Там папа, мама – все живые, –
легко проходят сквозь меня:
их вижу словно бы впервые
так близко и при свете дня.
Незабываемые лица.
Двадцатый век. Обычный год.
И этой сказке время длиться,
пока петух не пропоёт.
6. *** Нам Родину изрезали границей, заставили поверить в этот бред. Она мне до сих пор великой снится, предателей не знающей и бед. Она моя от края и до края, на Волге, и за Каспием – моя, и кажется, что словно бы вчера я считал своими реки и моря. Срывался часто с близкими из дома, и ехал на рыбалку, на Аксай, где снова на излучине знакомой шаланды поднимали паруса. А вечером, укачанная ветром, ласкалась набежавшая волна. Я в мире был не худшим, и не первым – я просто жил весомо и сполна. А те, что смели Родину изрезать, – пусть ни в бреду, ни в жизни, ни во сне, прошу я, чтобы рожи этих бесов ни разу не привиделись бы мне.
7. "СЕРГЕЙ ПРОКОФЬЕВ" «Когда-то здесь летали самолёты». «Да ну? Не заливай, братан». «Ей-богу, я не вру. Я убегал сюда, придя с работы, смотреть, как вниз аэроплан идёт на первый круг». И направляли снова два бинокля в окно соседи средних лет. Вдали аэропорт чернел, эпохой ошалевшей проклят, и башни высохший скелет глядел на них в упор. «Назвали же вокзал ”Сергей Прокофьев”, он ведь не лётчик, – музыкант!» «И хорошо. Он наш. И музыканты гибнут на голгофе. За что? Наверно, за талант, за стиль и за кураж». «Наверно, было здесь легко взлетать-то», – сосед соседу говорил. «А бой, поди, утих». Они курили и не знали, кстати, что над посёлком дрон парил, и снайпер видел их.
8. *** Смущаясь, дети попросили: «Присядь, попей. Припомни, дед – ты был когда-нибудь в России? Ведь прожил, чай, немало лет. Скажи: она вообще какая? Такие ж хаты ли на ней?» Ответил дед: «В ней нет окраин. Земель немилых нет, верней. В ней было место и Донбассу, и прерий крымских ковылю. Я понимал всегда и сразу, что на Дону её люблю, что я люблю её на Волге, и на Днепре, и на Неве, был не чужим в Москве нисколько, ведь с детства думал о Москве». «Ну что молчишь? Ты озадачен? Бывают лучшие края?» «Я не молчу. Я просто плачу: Россия – родина моя».
9. *** В большой квартире никого. Идёшь по комнатам, и эхо несётся, ухает вдогон и повторяет: «Надо ехать!» Но ты молчишь, а эхо вновь талдычит: «Надо ехать, надо!» В просторной спальне тени снов, и две подушки спят, не смяты. В прихожей тоже пустота. Небрежно сложенные вещи на неожиданных местах, они видны сквозь слёзы резче, и понимаешь: всё не так. И то, что едешь в ночь – пустое, и что пакуешь вещи – вздор. От крика, выплеска – до стона один ненужный разговор. Курить не надо, это вредно, – ах, Боже мой, какая чушь. Луна дрожит монетой медной, совсем не ведающей чувств.
10. *** Ну, вот он, через реку шумный брод – пять валунов, стоящих точно в ряд. А берег крут: подъём и поворот, и кучно сосны древние стоят. Вода стремится вниз меж валунов, размашисто войдя в водоворот. Скрывая глубь, ложится тень на дно от клёна, что над берегом растёт. Плотвица безбоязненно стоит, глядит из-под воды на перекат. Весь этот, с детских лет знакомый вид, завяз во мне, как певчая строка. Всю ночь во сне (проснусь – и наяву) незримый мир стоит передо мной. Холодную прибрежную траву я чувствую сквозь обувь даже в зной. И знаю я, что нет пути назад, что речки нет в помине и травы – зелёный мир запомнили глаза и небо невозможной синевы. Но где-то всё же есть ушедший мир, ведь просто так не может он пропасть! Я знаю: вот он, здесь, а рядом с ним забвения прожорливая пасть.